Вездесущий взгляд
Когда мы говорим сегодня о том, что в наше время объект а находится в зените, кажется, можно выделить один из объектов, который сегодня довольно точно соответствует такой формулировке: объект-взгляд, достигая этой позиции, стремится стать всевидящим оком.
В семинаре X мы встречаем клинический пример, который Лакан приводит из своей практики, где объект взгляд выходит на сцену в тот момент, когда пациентка, вдруг начав откровенничать, произносит: «Поддержка, в которой я нуждаюсь, это вы сами. Взгляда, моего взгляда, недостаточно, чтобы извне уловить все то, что необходимо в себя вобрать. Не глядеть, как я действую, а действовать за меня — вот о чем идет речь... Я телеуправляемая» — говорит она. Это, поверьте мне, не метафора и никакого чувства зависимости она не испытывает» [1]. Вслед за этим Лакан переходит к пассажу о несостоятельности левака, который всегда оказывается «телеуправляемым» правым.
Такое господство взгляда над телом ещё проще уловить в случаях невроза навязчивости. Жак-Ален Миллер замечает, что Лакан определяет обсессивного как того, кому «не удаётся освободиться от взгляда» [2].
Эту связь взгляда и власти Лакан выделяет как минимум в 1963 году, но нужно сказать, что вопрос этот становится весьма актуальным во французской интеллектуальной среде того времени. В 1977 году Фуко, который тогда занимался разработкой вопроса о власти в контексте становления клиники, в беседе с Ж.-П. Барру и М. Перро также затрагивает эту тему: «Мне хотелось выяснить, как вводился и закреплялся в учреждениях взгляд врача, как новый образец больницы становился сразу и следствием, и опорой для взгляда нового типа. Так, изучая различные архитектурные замыслы и планы, последовавшие за вторым пожаром Главной Богадельни в 1772 году, я вдруг ощутил, до какой степени вопрос о полной видимости тел, индивидов, вещей под неким направленным и сосредоточенным взглядом превращался тогда в одно из самых неотступно присутствовавших направляющих начал». Занимаясь этим исследованием, Фуко обнаруживает «Паноптикум» Иеремии Бентама, изданный в конце XVIII века и с тех пор будораживший умы тех, кто был так увлечён идеями улучшения методов надзора будь то в тюрьмах, психиатрических учреждениях, в школах или на производстве. «Правило таково: по краю расположено кругообразное здание, в середине этого круга находится башня, в башне же проделаны широкие окна, выходящие на внутреннюю сторону кольца. Строение по краю разбито на камеры, каждая из которых проходит сквозь всю толщу здания. У этих камер по два окна: одно, выходящее внутрь как раз напротив окошек башни, и другое, выходящее на внешнюю сторону и позволяющее свету освещать всю камеру. Тогда и оказывается, что вполне достаточно поместить в срединную башню одного надзирающего, а в каждую камеру запереть безумца, больного, осуждённого, рабочего или школьника. И на просвет из башни можно будет рассматривать вырисовывающиеся на свету маленькие силуэты узников, заточенных в ячейках этого кругообразного здания. Короче говоря, так мы переворачиваем правило темницы, ибо оказывается, что полная освещённость и взгляд надзирателя стерегут лучше, чем тьма, которая в конце-то концов укрывает» [3]. Фуко считает Бентама дополнением к Руссо, однако добавка эта очень существенна. Руссоистская идея о прозрачном обществе, в котором отсутствуют тёмные места, доводится до идеи «всеохватывающей видимости, которая разворачивалась бы на пользу строгой и дотошной власти» [4]. Мало того, эта власть никому не принадлежит: «Власть по своей сущности больше не отождествляется с обладающим ею индивидом, который осуществлял бы её по праву своего рождения; она превращается в какую то машинерию, у которой нет владельца» [5].
Когда мы говорим сегодня о том, что в наше время объект а находится в зените, кажется, можно выделить один из объектов, который сегодня довольно точно соответствует такой формулировке: объект-взгляд, достигая этой позиции, стремится стать всевидящим оком.
В семинаре X мы встречаем клинический пример, который Лакан приводит из своей практики, где объект взгляд выходит на сцену в тот момент, когда пациентка, вдруг начав откровенничать, произносит: «Поддержка, в которой я нуждаюсь, это вы сами. Взгляда, моего взгляда, недостаточно, чтобы извне уловить все то, что необходимо в себя вобрать. Не глядеть, как я действую, а действовать за меня — вот о чем идет речь... Я телеуправляемая» — говорит она. Это, поверьте мне, не метафора и никакого чувства зависимости она не испытывает» [1]. Вслед за этим Лакан переходит к пассажу о несостоятельности левака, который всегда оказывается «телеуправляемым» правым.
Такое господство взгляда над телом ещё проще уловить в случаях невроза навязчивости. Жак-Ален Миллер замечает, что Лакан определяет обсессивного как того, кому «не удаётся освободиться от взгляда» [2].
Эту связь взгляда и власти Лакан выделяет как минимум в 1963 году, но нужно сказать, что вопрос этот становится весьма актуальным во французской интеллектуальной среде того времени. В 1977 году Фуко, который тогда занимался разработкой вопроса о власти в контексте становления клиники, в беседе с Ж.-П. Барру и М. Перро также затрагивает эту тему: «Мне хотелось выяснить, как вводился и закреплялся в учреждениях взгляд врача, как новый образец больницы становился сразу и следствием, и опорой для взгляда нового типа. Так, изучая различные архитектурные замыслы и планы, последовавшие за вторым пожаром Главной Богадельни в 1772 году, я вдруг ощутил, до какой степени вопрос о полной видимости тел, индивидов, вещей под неким направленным и сосредоточенным взглядом превращался тогда в одно из самых неотступно присутствовавших направляющих начал». Занимаясь этим исследованием, Фуко обнаруживает «Паноптикум» Иеремии Бентама, изданный в конце XVIII века и с тех пор будораживший умы тех, кто был так увлечён идеями улучшения методов надзора будь то в тюрьмах, психиатрических учреждениях, в школах или на производстве. «Правило таково: по краю расположено кругообразное здание, в середине этого круга находится башня, в башне же проделаны широкие окна, выходящие на внутреннюю сторону кольца. Строение по краю разбито на камеры, каждая из которых проходит сквозь всю толщу здания. У этих камер по два окна: одно, выходящее внутрь как раз напротив окошек башни, и другое, выходящее на внешнюю сторону и позволяющее свету освещать всю камеру. Тогда и оказывается, что вполне достаточно поместить в срединную башню одного надзирающего, а в каждую камеру запереть безумца, больного, осуждённого, рабочего или школьника. И на просвет из башни можно будет рассматривать вырисовывающиеся на свету маленькие силуэты узников, заточенных в ячейках этого кругообразного здания. Короче говоря, так мы переворачиваем правило темницы, ибо оказывается, что полная освещённость и взгляд надзирателя стерегут лучше, чем тьма, которая в конце-то концов укрывает» [3]. Фуко считает Бентама дополнением к Руссо, однако добавка эта очень существенна. Руссоистская идея о прозрачном обществе, в котором отсутствуют тёмные места, доводится до идеи «всеохватывающей видимости, которая разворачивалась бы на пользу строгой и дотошной власти» [4]. Мало того, эта власть никому не принадлежит: «Власть по своей сущности больше не отождествляется с обладающим ею индивидом, который осуществлял бы её по праву своего рождения; она превращается в какую то машинерию, у которой нет владельца» [5].