Среди моего поколения людей никогда не было принято интересоваться политикой.
Нас, людей, родившихся в восьмидесятые, и выросших в голодные девяностые, всегда интересовали в жизни куда более приземленные вещи - карьера, деньги, бизнес, семья. Мы главными вещами в жизни всегда считали надежность, основательность, уверенность. Политика нас не касалась.
Политика, все эти разговоры о свободе и демократии, о праве и выборе в нашем обществе всегда были уделом скорее людей неустроенных. Людей творческих, активистов, общественников. Эти люди выходили на митинги, сочиняли лозунги, создавали партии и группы.
Их не было жаль. Они не вызывали сочувствия. Мы - солидные, обеспеченные, надежные казахстанские профессионалы - всегда считали их городскими сумасшедшими. Всегда относились немного свысока, с легким оттенком пренебрежения. Вот устройтесь в жизни, думали мы, вот добейтесь того же, что и мы - тогда будете рассуждать об обществе и политике. Попробуйте-ка, поработайте, как мы. Кричать-то каждый может.
Политика нас не касалась. Выборы, свободы и права - тоже. Мы понимали их по-своему. Каждый из нас был хорошо устроен в жизни. Мог договориться с гаишником, таможенником, налоговиком. Имел знакомых, друзей, связи, авторитет. Уважал себя. А если кто-то из нас и попадал под каток, то тоже не кричал про права и свободы, а просто решал вопрос.
А вчера такие же, как мы, солидные полицейские и уверенные в себе судьи судили в Алматы детей. Совсем маленьких, двадцатилетних. Смешных. С тонкими шеями, неуверенными голосами. Голосами, заявляющими громкие слова - свобода, право, выбор. Детей, так непохожих на нас. Точно таких же городских сумасшедших.
Вот только у этих тонких, смешных и нелепых детей хватило смелости пойти и заявить о своем мнении. А у нас - нет. У нас, считавших себя надежными, авторитетными, настоящими мужчинами. Уважающих себя. Уверенных в себе. У нас смелости не хватило. А у них, смешных и неустроенных городских сумасшедших - хватило с лихвой.
Вчера, именно вчера, когда я смотрел эти кадры из зала суда, я впервые всерьез засомневался в том, что я делал последние двадцать лет. Всерьез усомнился, что делал все правильно. Потому что сейчас получается, что у меня есть все, что угодно - стабильность, деньги, авторитет. Но нет свободы. А у этих молодых парней и девчонок нет ни того, ни другого, ни третьего. Но свобода при этом есть.
Городские сумасшедшие сами не делают перемены. Они для этого слишком уязвимы и неустроены. Их можно уничтожить одним звонком, задержанием, приговором. Главное, что они могут сделать - это зажечь, призвать и показать пример. Для того, чтобы перемены случились, этот пример должны поддержать другие люди. Солидные, надежные, устроенные. Люди, которых много лет все устраивало. И которых все устраивать перестало.
Люди, которые думают о будущем своих детей, и не хотят, чтобы уже они, беззащитные, с тонкими шеями и ломкими голосами, спустя годы встали перед очередным трибуналом, потому что их родители слишком дорожили сытой и спокойной жизнью.
Нас, людей, родившихся в восьмидесятые, и выросших в голодные девяностые, всегда интересовали в жизни куда более приземленные вещи - карьера, деньги, бизнес, семья. Мы главными вещами в жизни всегда считали надежность, основательность, уверенность. Политика нас не касалась.
Политика, все эти разговоры о свободе и демократии, о праве и выборе в нашем обществе всегда были уделом скорее людей неустроенных. Людей творческих, активистов, общественников. Эти люди выходили на митинги, сочиняли лозунги, создавали партии и группы.
Их не было жаль. Они не вызывали сочувствия. Мы - солидные, обеспеченные, надежные казахстанские профессионалы - всегда считали их городскими сумасшедшими. Всегда относились немного свысока, с легким оттенком пренебрежения. Вот устройтесь в жизни, думали мы, вот добейтесь того же, что и мы - тогда будете рассуждать об обществе и политике. Попробуйте-ка, поработайте, как мы. Кричать-то каждый может.
Политика нас не касалась. Выборы, свободы и права - тоже. Мы понимали их по-своему. Каждый из нас был хорошо устроен в жизни. Мог договориться с гаишником, таможенником, налоговиком. Имел знакомых, друзей, связи, авторитет. Уважал себя. А если кто-то из нас и попадал под каток, то тоже не кричал про права и свободы, а просто решал вопрос.
А вчера такие же, как мы, солидные полицейские и уверенные в себе судьи судили в Алматы детей. Совсем маленьких, двадцатилетних. Смешных. С тонкими шеями, неуверенными голосами. Голосами, заявляющими громкие слова - свобода, право, выбор. Детей, так непохожих на нас. Точно таких же городских сумасшедших.
Вот только у этих тонких, смешных и нелепых детей хватило смелости пойти и заявить о своем мнении. А у нас - нет. У нас, считавших себя надежными, авторитетными, настоящими мужчинами. Уважающих себя. Уверенных в себе. У нас смелости не хватило. А у них, смешных и неустроенных городских сумасшедших - хватило с лихвой.
Вчера, именно вчера, когда я смотрел эти кадры из зала суда, я впервые всерьез засомневался в том, что я делал последние двадцать лет. Всерьез усомнился, что делал все правильно. Потому что сейчас получается, что у меня есть все, что угодно - стабильность, деньги, авторитет. Но нет свободы. А у этих молодых парней и девчонок нет ни того, ни другого, ни третьего. Но свобода при этом есть.
Городские сумасшедшие сами не делают перемены. Они для этого слишком уязвимы и неустроены. Их можно уничтожить одним звонком, задержанием, приговором. Главное, что они могут сделать - это зажечь, призвать и показать пример. Для того, чтобы перемены случились, этот пример должны поддержать другие люди. Солидные, надежные, устроенные. Люди, которых много лет все устраивало. И которых все устраивать перестало.
Люди, которые думают о будущем своих детей, и не хотят, чтобы уже они, беззащитные, с тонкими шеями и ломкими голосами, спустя годы встали перед очередным трибуналом, потому что их родители слишком дорожили сытой и спокойной жизнью.