Сон закончился тем, что мы зашли во двор бабушки в центре Костаная, и я сказал: «Мы пришли домой». И так всегда во снах – они считают, что дом там. Хотя бабушка давно переехала, а я у неё только ночевал.

После завтрака прочитал рассказ Бунина, побрился и вышел. В прокате спросили, почему меня давно не было. Велосипедный ветер обдувал лицо, я доехал до любимой кофейни на узкой улице. Воробей сел на спинку стула напротив: немного мокрый, недавно капал дождь. Он смотрел во все стороны, кроме моей, а я только на него. Девушка из кофейни увидела и отогнала, а я сказал, что не надо было.

Достал тетрадь, нужно записать все накопившееся.

Когда я серьезен, я очень сух и твёрд. Когда дурашлив – мягкий и гибкий, как вода. Чувствуя это, схожу с ума от мысли, что столько людей стремятся к этой твёрдости. Но потом вспоминаю, как непросты уязвимость, непонятность. Твердое – осязаемо, и человеку проще прибиться к чему-то, чем болтаться в невесомости.

Чем хуже моя память, чем меньше помню, тем мне легче и счастливее.

Пока есть тайна, от самого себя тайна, пока человек её чувствует и пытается разгадать – тогда и есть здоровье.

Откуда во мне, маленьком-маленьком, такое необъятное счастье и такая неподъёмная боль?

Если бы прямо сейчас предложили телепорт в любую точку мира, выбрал бы Дагестан.

Сколько ни пиши, сокровенную природу не выразишь. Но попытки эти всё равно радостны.

Всё, больше нет сомнений, что в одной из жизней я был собакой.

Мурашки от мысли, что мои волосы станут травой