Проснулся, перечитал старые записки. Эх, что же со мной было. Откуда столько зажимов, боли, неловкости и несуразности. Но в то же время – эх, что же со мной стало. Откуда столько уверенности, маленьких бытовых радостей, спокойствия? Как я за пять лет из пылающего пацана стал почти-умиротворённым мужиком?
Ладно, тогда спроси себя: хочешь жить, как жил? Конечно, нет. А чего тогда? Глубже и глубже лезу, чтобы ответить без вранья.
Да жить и жить себе, много отдыхать и много трудиться. Разговаривать, писать, любить. Терять не хочу, но придётся. Сны каждый день, солнца больше, друзей чаще видеть.
Что из меня такого вышло, по чему я скучаю? Тщеславие это было, желание доказать, внутренне-пафосная реализация, горящее естество против всех. И скучаю по всему этому так же, как по подростковым пьянкам. Вспомнить, поулыбаться, но не вернуть.
От писанины всей этой тошнит иногда. Но – ничего больше не хочу, да и не могу. Вот и пишу, пока блевотина к горлу не подступит. Потом говорю себе: всё, завтра ни строчки. Но завтра всё равно возьму и запишу что-то, машинально, не задумываясь. Открою через час нехотя: а ведь ничего получилось, сойдёт.
И никаких подвигов и жертв. Хотя без деятельности никак. Ебал я в рот эту деятельность! – сказал бы пять лет назад. А сейчас вот говорю: нужна. Но только для того, чтобы потом глубоко насладиться бездеятельностью. Величайший опыт жизни и экстаз приходят от делания бесполезного.
Вон из окна птиц слышно. Они поют, не летая, а сидя на ветке. Знаю это из ниоткуда. Поют, чтобы выплеснуться и чтобы жилось легче; вот и я сел, начирикал что-то, кончил, – и снова молчу
Ладно, тогда спроси себя: хочешь жить, как жил? Конечно, нет. А чего тогда? Глубже и глубже лезу, чтобы ответить без вранья.
Да жить и жить себе, много отдыхать и много трудиться. Разговаривать, писать, любить. Терять не хочу, но придётся. Сны каждый день, солнца больше, друзей чаще видеть.
Что из меня такого вышло, по чему я скучаю? Тщеславие это было, желание доказать, внутренне-пафосная реализация, горящее естество против всех. И скучаю по всему этому так же, как по подростковым пьянкам. Вспомнить, поулыбаться, но не вернуть.
От писанины всей этой тошнит иногда. Но – ничего больше не хочу, да и не могу. Вот и пишу, пока блевотина к горлу не подступит. Потом говорю себе: всё, завтра ни строчки. Но завтра всё равно возьму и запишу что-то, машинально, не задумываясь. Открою через час нехотя: а ведь ничего получилось, сойдёт.
И никаких подвигов и жертв. Хотя без деятельности никак. Ебал я в рот эту деятельность! – сказал бы пять лет назад. А сейчас вот говорю: нужна. Но только для того, чтобы потом глубоко насладиться бездеятельностью. Величайший опыт жизни и экстаз приходят от делания бесполезного.
Вон из окна птиц слышно. Они поют, не летая, а сидя на ветке. Знаю это из ниоткуда. Поют, чтобы выплеснуться и чтобы жилось легче; вот и я сел, начирикал что-то, кончил, – и снова молчу