Святая игра
Выражение «вся жизнь игра, а людей в ней актёры» стало во многом пониматься слишком плоско и однобоко. Когда под игрой понимается что-то ненастоящее, игра «понарошку».
Но Шекспир-то явно понимал свою фразу более объемно. Игра, собственно, и есть настоящее, суть жизни. Самое серьезное, что есть, самое святое, что существует.
Игра света и тени. Игра разума и бреда. Игра жизни и смерти. Игра смысла и абсурда.
Каждая из пяти мировых религий выстроила и выстраивает свои измерения Игры — свои вёрсты, метры, фунты, локти.
Молитва и есть игра. Семья и есть игра. Государство и есть игра. Человечество и есть игра. Бог и есть Единая Игра, которая имеет свои правила Игры. И в ней все серьезно. Священно в высшей степени этого слова. Смертельно серьезно. Поэтому-то и Иисус был неимоверно серьезен. Предельно трезво серьезен. Как настоящий Игрок.
В этом смысле можно сказать, что человек и сам есть тоже, скорее игра и Игра, чем «актер» или «игрок», «режиссер» или кто-то еще. Об этом собственно и глаголят как Хейзинга (всеобъемлющий и многогранный труд «Homo ludens»), так и Гессе (изящная «Игра в бисер») и много кто ещё.
Хейзинга, этот чертовски тонкий нидерландский мыслитель, неспешно писал про игровое понимание Всевышнего, ведущее свое начало с первобытных времен. Игру как ипостась Бога. Про пронизанность стихией игры всей текстуры человеческого бытия, включая сферы политики, экономики, юриспруденции и т.д. и т.п.
Причем, повторюсь, тут выражается не совсем привычное понимание игры как священного акта, самого наисерьезнейшего, что вообще есть в жизни. Собственно то же понимание заключается и в концепте индуистского термина «лила».
Но уходя от «игры» и приближаясь к пониманию Игры, человек исчезает как человек. Происходит преображение всего человеческого в божье. Получается в итоге Бог. Даже молитва тут уже шепчется не человеком, а Богом, если вспомнить отца Силуана Афонского. И тут даже сложно говорить о соратничестве Богу. Однако, так сказать, высшее понимание игры приводит к пониманию её не только с прописной буквы. Но и всё же с маленькой. Одновременно. Два конца одной рогатины печной.
Отсюда приходим к концепту богочеловечества философа Владимира Соловьева как единой команды Бога. Можно сказать, своего рода выпекается эта команда в тигле Игры.
Впрочем, и это тоже игра и Игра. Или нет?
Каждая эпоха задаёт свой стандарт понимания Бога. Нынешняя во многом Его понимает через игру и Игру, через выстраивание понимания золотых пропорций правил и исключений из правил. Отсюда и культ Олимпиады, игрового начала всюду, начиная с обожествления рыночной стихии и плановой экономики, культ конкуренции и состязательности. С тяги к познанию физических, химических, лингвистических, философских и прочих всевозможных законов и закономерностей. Понимание игры у нас во многом кульминационно, в высшей степени развилось, просто она называется другими словами.
Но сравнительно с недавних пор пошел также в развитие культ такого понятия, не менее всеобъемлющего, как «информация». И этот культ во многом цифровой, но у него также есть и сакральное измерение. Вот эти два культа сегодня, по сути, и есть инь и ян катод и анод, папа и мама современной цивилизации: игра (в древнем сакральном значении) и информация (кто и что в форме). Натяжение между ними, искра электрическая божья, устаканивание понимания уместных пропорций между двумя ликами Сущего — есть третий аспект, третья ипостась мировоззрения нынешнего гомо сапиенс.
Выражение «вся жизнь игра, а людей в ней актёры» стало во многом пониматься слишком плоско и однобоко. Когда под игрой понимается что-то ненастоящее, игра «понарошку».
Но Шекспир-то явно понимал свою фразу более объемно. Игра, собственно, и есть настоящее, суть жизни. Самое серьезное, что есть, самое святое, что существует.
Игра света и тени. Игра разума и бреда. Игра жизни и смерти. Игра смысла и абсурда.
Каждая из пяти мировых религий выстроила и выстраивает свои измерения Игры — свои вёрсты, метры, фунты, локти.
Молитва и есть игра. Семья и есть игра. Государство и есть игра. Человечество и есть игра. Бог и есть Единая Игра, которая имеет свои правила Игры. И в ней все серьезно. Священно в высшей степени этого слова. Смертельно серьезно. Поэтому-то и Иисус был неимоверно серьезен. Предельно трезво серьезен. Как настоящий Игрок.
В этом смысле можно сказать, что человек и сам есть тоже, скорее игра и Игра, чем «актер» или «игрок», «режиссер» или кто-то еще. Об этом собственно и глаголят как Хейзинга (всеобъемлющий и многогранный труд «Homo ludens»), так и Гессе (изящная «Игра в бисер») и много кто ещё.
Хейзинга, этот чертовски тонкий нидерландский мыслитель, неспешно писал про игровое понимание Всевышнего, ведущее свое начало с первобытных времен. Игру как ипостась Бога. Про пронизанность стихией игры всей текстуры человеческого бытия, включая сферы политики, экономики, юриспруденции и т.д. и т.п.
Причем, повторюсь, тут выражается не совсем привычное понимание игры как священного акта, самого наисерьезнейшего, что вообще есть в жизни. Собственно то же понимание заключается и в концепте индуистского термина «лила».
Но уходя от «игры» и приближаясь к пониманию Игры, человек исчезает как человек. Происходит преображение всего человеческого в божье. Получается в итоге Бог. Даже молитва тут уже шепчется не человеком, а Богом, если вспомнить отца Силуана Афонского. И тут даже сложно говорить о соратничестве Богу. Однако, так сказать, высшее понимание игры приводит к пониманию её не только с прописной буквы. Но и всё же с маленькой. Одновременно. Два конца одной рогатины печной.
Отсюда приходим к концепту богочеловечества философа Владимира Соловьева как единой команды Бога. Можно сказать, своего рода выпекается эта команда в тигле Игры.
Впрочем, и это тоже игра и Игра. Или нет?
Каждая эпоха задаёт свой стандарт понимания Бога. Нынешняя во многом Его понимает через игру и Игру, через выстраивание понимания золотых пропорций правил и исключений из правил. Отсюда и культ Олимпиады, игрового начала всюду, начиная с обожествления рыночной стихии и плановой экономики, культ конкуренции и состязательности. С тяги к познанию физических, химических, лингвистических, философских и прочих всевозможных законов и закономерностей. Понимание игры у нас во многом кульминационно, в высшей степени развилось, просто она называется другими словами.
Но сравнительно с недавних пор пошел также в развитие культ такого понятия, не менее всеобъемлющего, как «информация». И этот культ во многом цифровой, но у него также есть и сакральное измерение. Вот эти два культа сегодня, по сути, и есть инь и ян катод и анод, папа и мама современной цивилизации: игра (в древнем сакральном значении) и информация (кто и что в форме). Натяжение между ними, искра электрическая божья, устаканивание понимания уместных пропорций между двумя ликами Сущего — есть третий аспект, третья ипостась мировоззрения нынешнего гомо сапиенс.